Опоздание. (проба пера)

[Pre-supernova]

Иван Алексеевич Цедилин был человеком исключительным. Каждый день - стабильно - в половине шестого утра, он совершал моцион, принимал безвкусные пилюли, завтракал и ложился спать. Работал он в ночную смену, и - три дня в неделю - он отъезжал от остановочной платформы (неподалёку от которой жил) в сторону города, и возвращался на это же место с третьим криком первого петуха.
Просыпаясь к полудню, Иван Алексеевич подскакивал как ошпаренный и бежал в кухню, чтобы снова проглотить лекарство неизвестного назначения. Затем он обедал и, завершив трапезу, принимался перечитывать и переписывать документы, привезённые со службы. Эти бумажки, испещрённые неровным почерком, он сортировал, редактировал, сминал и выбрасывал. Так могло продолжаться до самого заката. Когда же солнечный свет начинал тускнеть, Цедилин прекращал всякую деятельность дома и либо шёл на станцию, либо прогуляться. Вернувшись с прогулки в выходные дни, он ужинал. Ужин его состоял из всё тех же пилюль и жиденького чая с молоком. После ужина, Цедилин зажигал настольную лампу и принимался читать вслух книги, которых в его библиотеке не прибавлялось уже долгое время.
Иван Алексеевич был чрезвычайно худощав и сутул. Сутулость не раз спасала его лысеющую голову от столкновения с твердыми предметами, размещенными недостаточно высоко, чтобы под ними мог свободно пройти человек его роста. Худоба же помогала ему быстро и ловко проскальзывать в электричке мимо нерасторопных старушек и занимать место у окна.
Ходил Цедилин непременно в двубортном пиджаке. Остальная одежда менялась от случая к случаю, но пиджак являлся неизменным его атрибутом.
Насколько мне известно, коллеги Ивана Алексеевича курили помногу и часто. Сам же Цедилин иногда был не прочь выкурить сигаретку-другую, но, учитывая копеечную зарплату и постоянные поездки на электричках, он довольствовался одной папиросой марки "Луч" в день. После обеда. Папиросы, собственно, хранились в кармане пресловутого двубортного пиджака.

Впрочем, я хотел рассказать не столько о самом Иване Алексеевиче, сколько об истории, которая с ним приключилась. Дело в том, что я - самым наиглупейшим образом - забыл упомянуть его самую главную особенность. А особенность эта заключалась в совершенном его неумении опаздывать.
Вот так. Не умел человек опаздывать - и всё тут. Тридцать пять лет он прожил, прежде, чем опоздал впервые. Как раз об этом (и том, что случилось после) будет моё повествование.

***

Иван Алексеевич сидел в пиджаке с прожжённым лацканом на скамье остановочной платформы обхватив голову руками. Он опоздал на электричку, а - соответственно - на работу, и теперь ужасающие картины представали перед его воображением. Он представлял себе, как сослуживцы укоризненно качают высокими лбами, осуждая его за такой проступок; как лизоблюды шепчутся за его спиной и тихонько плюют на стул, на котором он сидит; как ему - последнему! - выдают в столовой пригоревшую перловку приговаривая: "Вот опоздал - имей в виду"; и - самое главное - как задерживают зарплату всему цеху из-за этой чудовищной оплошности.
Цедилин чувствовал, что у него начинается истерика. Нужно было срочно кого-то обвинить в своих грехах, но винить было некого. Тогда он стал проклинать утюг, который прожёг драгоценный пиджак перед самым выходом Ивана Алексеевича из дому. Но и утюг винить было глупо, учитывая то, что Цедилин сам его не убрал с пиджака, отвлекшись на приём лекарства от не пойми чего.
Вдруг он заметил девушку лет двадцати, которая за ним наблюдала, видимо, уже несколько минут. Встретив взгляд Ивана Алексеевича, она неспешно подошла к нему и села рядом. Цедилин остолбенел. Сперва он хотел сказать ей что-нибудь резкое, чтобы избежать сочувствия с её стороны, поскольку понимал, что выглядит жалко. Однако, передумал и стал ждать, пока она заговорит.
Девушка молчала и смущенно косилась на случайного соседа.
Цедилин ощущал себя всё более неловко. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он пробубнил:
- Курите?
Девушка, радостно распахнув глаза, повернулась к нему:
- Ой, а как вы угадали? Я вот собиралась спросить у вас сигарету, а стеснялась.
Цедилин совсем расстроился, подумав о том, как он достанет из испорченного пиджака замызганную пачку "Луча" и угостит девушку. Девушка, ясное дело, откажется - думалось ему - да отправит куда подальше.
- Держите, - протянул он ей пачку.
- Спасибо, - улыбнулась девушка.
Цедилин сделал большие глаза и, чиркнув спичкой, сказал:
- Иван.
- Оля, - ответила она сквозь кашель.
Цедилин растерялся и, нахмурившись, тоже закурил. Усмирив кашель, Ольга спросила:
- Вы тоже опоздали?
Иван Алексеевич молча стиснул зубы.
- Вот и я припозднилась, - не дожидаясь ответа, сказала Ольга, - Да в этой деревне сам чёрт ногу сломит. Пошла на станцию, а вышла на кладбище! Вот забавно!
Цедилин закрыл глаза и глубоко вдохнул папиросный дым.
- Нет, ну вот бывает же. Идешь, спрашиваешь дорогу. У местных. Тебе говорят. Идёшь дальше - хоп! Кладбище!
Цедилин нервно поддёрнул рукав пиджака и посмотрел на часы.
- Ну, я-то ладно! А вы-то? Местный же. Чего опоздали? У вас там, поди, работа. А здесь, наверное, дети, жена. Да, точно! Жена. Вон вы какой красивый.
Цедилин со скоростью кошки вскочил с места и зыркнул на свою новую знакомую. Ольга, оцепенев, замолчала. Заметив её испуг, Иван Алексеевич, стушевался, опустил взгляд и, отойдя, сел на дальний край скамейки.
- Сами вы... красивая, - дрожащим голосом сказал он.

Вдалеке раздался гудок электрички.
Через пару минут они сели в разные вагоны.

Почти весь путь до города Цедилин глядел во тьму, клубящуюся за окном. Несколько раз он вставал и выходил в тамбур, где курил, посматривая в соседний вагон, после чего возвращался на место.
Когда состав остановился на вокзале, он выбежал из вагона, едва не упав, и начал озираться. Разглядев в мешанине одежд бирюзовое платьице, Иван Алексеевич, расталкивая ни в чём не повинных дачников, попытался догнать Олю. Народу было довольно много, но, на его счастье, Оля повернулась и заметила его и остановилась. Цедилин быстро оказался рядом с ней. От неё пахло водкой и шоколадными конфетами. Это несколько смутило Цедилина, но он всё же сказал:
- Знаете, Оля, я извиниться хотел.
- Да ладно, пустяки, - улыбнулась Оля, покачнувшись.
- Да... пустяки, - оскалился Цедилин, глупо кивая и не зная куда смотреть.
Оля схватила его за руку:
- Пошли!
- Куда? - неуверенно спросил Иван Алексеевич.
- А это так важно? - спросила в ответ Оля.
- Ну... - начал он было, но замолчал и пошёл за ней.

Ни на какую работу Цедилин не попал, а только прогулял по ночному городу всю ночь в компании малознакомой, но чертовски милой особы. Предрассветной электричкой он поехал обратно домой, где не лёг, вопреки обыкновению, спать. Он сидел на крыльце своего домишка, гладил пса, курил и смотрел, щурясь, на поднимающееся светило.

Начиная со следующего дня, Иван Алексеевич начал опаздывать везде и всегда. С работы его за это быстро уволили, хотя он и был, что называется, "на хорошем счету" у начальства. Он продал дом в своём посёлке и перебрался в город, где быстро спустил все деньги, спился и стал жить у какого-то своего однокашника. Единственным разумным приобретением стала докторская сумка, купленная на блошином рынке и - впоследствии - забитая пилюлями. Потом однокашник женился, и Цедилин был выставлен на улицу с пачкой папирос "Луч" и бутылкой аперитива в карманах пиджака, который уже был категорически непригоден для носки.
Вид Иван Алексеевич приобрёл совершенно дикий. И, хотя сутулость его пропала, он не стал выглядеть более статным, но наоборот - несуразным. Постоянно растрепанный и грязный, Цедилин ходил ночами по городу пьяный, ежеминутно глотал пилюли и пытался начать беседу со всеми подряд. Несколько раз он даже получил тумака за это, и дважды оказывался в милиции.

Что касается Оли, то, не считая знакомства, они пересеклись лишь однажды. Это случилось через пару лет после их первой встречи. Оля была удивлена такими изменениями в облике Цедилина, но обрадовалась ему: пригласила Ивана Алексеевича к себе в гости; накормила, напоила; разрешила помыться, взять одежду её мужа. И даже переночевать разрешила.

А утром она вызвала врача, который сказал ей, что Иван Алексеевич умер ночью от сердечного приступа.

Вот и всё.

Я же был псом Цедилина. Мы жили в подвале одного заброшенного дома, после того, как его товарищ нас выдворил. Такая вот у него была жизнь. Что-то я видел своими глазами, а что-то рассказал мне он сам. Это было ещё одной его отличительной чертой - делиться с животными своими мыслями и чувствами.

Я был псом Цедилина, и меня съели его приятели, когда тот умер.
Бывает.
Часто бывает.