Неделю спустя Россиньоль мог наблюдать куда более зловещие ухмылки на лицах Советников, когда те узнали о том, что он собирается сократить штат цеха. Выражения их физиономий говорили об одном: цехмейстера сократить куда проще, чем толпу плохо управляемых головорезов. Доминик предпочёл не встревать в дискуссию, но просто выслушал всю белиберду, которой советники - подзуживая и хамя - аргументировали "некомпетентность графа".
Соловей внимал болтунам от начала до конца и - не найдя в их словах хоть толики конструктивности - оставил их наедине с Роландом.
Через два часа, уже подъезжая к Залу Стражей, он ненадолго задержался около казарм четвёртой фортеции гильдийского гарнизона. От строений изрядно тянуло мёдом, потом и навозом; толпящиеся наёмники спускали свои кровные, то и дело восхваляя разгул и дебош; лошади заснувших в грязи хозяев неприкаянно бродили в стороне, обнюхивая оброненные пьяными кружки и бутыли. Четверо приземистых мужчин отделились от общей массы и неуверенной походкой двинулись всаднику наперерез. Россиньоль натянул поводья и дождался, пока кнехты доплетутся до него. Когда они приблизились, самый крепкий из этой четвёрки воскликнул:
- Ба! Его Светлость собственной персоной! Что это наш граф такой грустный?
Соловей спешился и, взяв лошадь под уздцы, ответил:
- Граф не грустен - граф трезв.
Наёмники дружно рассмеялись, и говоривший протянул графу бурдюк:
- Так угощайтесь, Вашество! - и тут же, нелепо гоготнув, отдёрнул руку, - А! Нет! Сперва я.
Он сделал три качественных глотка и передал Соловью питьё, утираясь рукавом:
- Вот. Теперь вы, - и добавил, - А плащик-то бедноват для вас.
Доминик де Россиньоль кивнул и отхлебнул трижды чистейшей колодезной воды. Он пристально изучил каждого из подошедших. Все они скалились подобно псам, окружившим волка. Вернувшись в седло, граф сказал:
- Слишком молодое, как по мне. Ещё лет тридцать ему не помешали бы. Благодарю.
- На здоровьице. Граф, скажите, а теперь, когда вы продали титул, как вас называть? Ваша Темнота?
Мейстер пожал плечами, пришпорил лошадь, и наёмники расступились. Когда он отъехал от ярко освещённой площадки и оглянулся, они уже вернулись к своим соратникам и завели какую-то похабную песню.
Соловей привязал лошадь у чёрного хода Залы. Убедившись в отсутствии свидетелей, он обратился в начальника стражи. Зайдя в запасную сторожку, он небрежно поприветствовал караульных, которые вскочили с бочек, когда тот вошёл. Затем он прошел на кухню, оттуда - в коридор и уже там, оглядевшись, скользнул за одну из портьер. Это здание он успел изучить лучше, чем кузнец знает подкову, выкованную самостоятельно.
Потайная дверь открылась легко. Поднимаясь по винтовой, заваленной мхом, лестнице, Россиньоль вслушивался в приглушённые восклицания, доносившиеся сверху. На предпоследнем витке он остановился и прислонился к стене. Фальшпанель скрывала проход в Залу, где шёл пир в честь свадьбы Франческо Працци, известного всей провинции художника.
Доминик стал считать удары сердца. Около пятисот ударов он насчитал, прежде, чем начал молиться.
"Боги милосердные! Я не прошу ни о чём, кроме того, чтобы моей участи избежали прочие глупцы.
Я не прошу ни о чём, кроме того, чтобы моей участи избежали прочие.
Я не прошу ни о чём, кроме.
Я не прошу.
Да, Россиньоль... Ты спас слишком много никчёмных жизней, чтобы существовать так, как это делаешь ты. Друзей у тебя не осталось; титул и имение стали едва ли более полезными, чем арбалет у слепого в руках; родственники отправились в Чертоги; то, чему ты посвятил жизнь, теперь кажется излучающим свет тупиком в конце тоннеля для глупцов.
Ты здорово подшутил над судьбой Героя, подменив его в нужный момент, но у твоей собственной судьбы - с тех пор - с чувством юмора всё гораздо сложнее.
Скажи, Россиньоль, когда твоя тень стала черной, подобно зрачку неведомого врага? Чем ты платил, охраняя чужую жизнь? С каких пор ты стал молиться, в конце концов?!"
Сквозь пелену мыслей и крепость стены до слуха Соловья донесся отрывок песни, из тех, что присущи обитателям Полуночных Островов - пристанища разбойников и сбежавших рабов:
"... И ворон прилетел с письмом
К маркграфу Атравена.
И Атравена гарнизон
Готовит к бою стены.
Аридий Третий (вот сатрап!)
Вступает с войском в марку.
Кали железо, эскулап:
Сегодня будет жарко!
Хэй-йа!
Хэй-йа!
Сегодня будет жарко!
Король кричит: "Эй, выходи,
Маркграф, и бейся смело!
Иль - если сдашься ты один -
С тетив мы снимем стрелы!"
Хэй-йа!
Хэй-йа!
С тетив мы снимем стрелы!
Маркграф же рассмеялся всласть
И опустил забрало:
"Воюют короли за власть
Лишь потому, что мало
Им денег и одной жены;
Не достаёт таланта;
А может, вам не жмут штаны? -
Тогда тут всё понятно.
Хэй-йа!
Хэй-йа!
Тогда тут всё понятно!
Я промолчу по части стрел,
Любезный сир Аридий.
Но загляни ко мне под брэ
И палицу увидишь!"
Хэй-йа!
Хэй-йа!
Там палицу увидишь!
Сказал тиран: "Ты сложишь нрав
И голову на плаху!"
Но отвечал седой маркграф:
"Милорд, идите на хуй!"
Хэй-йа!
Хэй-йа!
Милорд, идите на хуй!"
На этом песня заканчивалась, но Соловей знал, что - фактически - та война вышла боком обоим военачальникам.
Убедившись в том, что застолье продолжается с прежним энтузиазмом, Россиньоль поднялся на самый верх и, выждав минуту, вошёл в комнату, ранее предназначавшуюся для почётных гостей. Она не выполняла своих функций долгое время и оставалась без ухода, а потому вся мебель рассохлась и была покрыта толстым слоем пыли. Закутавшись в плащ и закрыв лицо платком, граф прошёл к двери. Пыль поднялась столбом и окутала его полностью. Он выждал некоторое время и, когда в коридоре стало тихо, он сбросил плащ и стремительно выскочил, успев порадоваться тому, что двери гостевых комнат частенько запираются на "липовые" замки.
Иллюзия должна была держаться ещё длительное время, но Соловей не хотел рисковать. Быстро оказавшись на балконе, он посмотрел вниз, на пирующих. Он начал считать тех, о ком справлялся в течение недели. Насчитав девяносто человек из девяносто семи приглашённых им людей, Доминик заметил, что привлёк собой внимание мага, находившегося в то же время на балконе. Граф был вынужден скрыться.
Поймав одну из разносчиц, он приказал ей позвать наверх двух отдельно взятых персон, и - спустя пять минут - Фернан Альберто и Анна-Мария предстали перед ним. Они с графом вернулись на балкон.
- Господин начальник стражи что-то хотел спросить у леди? - поинтересовалась Анна-Мария, без тени недоумения.
- Нет, - тихо произнёс Россиньоль, - Начинаем. Фернан, маг твой.
- Это он? Тот, что косится на Вас?
- Да.
- Сколько?
- Триста.
Фернан как бы невзначай пропал из виду. Когда Доминик досчитал до двухсот девяноста, маг упал с балкона.
Дальше всё происходило быстро. Повскакивали наёмники, начали хвататься за оружие и, естественно, завязалась драка. Убедившись в том, что наёмники действуют согласно договору, Соловей быстрее арбалетного болта вернулся в гостевую комнату.
Фернан и Анна-Мария стояли возле открытого потайного хода. В дальнем углу комнаты разгоралось пламя, перекидываясь на портьеры и мебель. Троица скользнула в проход. Мертвые стражники в запасной сторожке не попрощались с ними, в отличие от наемника, что ранее предложил графу воды.